На фоне знойных красавиц золотого века Голливуда — Риты Хейворт и Авы Гарднер,Лиз Тейлор и Мэрилин Монро — Одри Хепберн казалась почти бесплотным, как бы начертанным единым гениальным росчерком туши воплощением женственности. Она явилась давно и подспудно ожидаемым живым возмездием за столетие оголтелой эмансипации: нереально изящное (талия — 50 см), трогательное, доверчивое и изначально невинное существо. Абсолютная анима, душа — неотразимая для глаз и подсознания мужчин, пробуждающая в них не вульгарно-мускулинные инстинкты, а почти забытые изысканно-рыцарские черты — благородство, мудрость, щедрость, честь. После партнера по «Римским каникулам», Грегори Пека, признанного эталона этих свойств в американском кино, демонстрировать их на экране рядом с ошеломляюще юными героинями Одри Хепберн наперебой стремились все седеющие супермены Голливуда — Генри Фондаи Гарри Купер, Фред Астер и Керри Грант. Что было совсем не трудно, ибо уникальная внешность Одри оказалась лишь естественным выражением ее уникальной индивидуальности. Острый ум и озорная непосредственность, утонченность и предельная искренность душевных движений — все это светилось в лиценовой звезды, которое один из старейших мастеров Голливуда, Уильям Уайлер, назвал третьим — после Греты Гарбо и Ингрид Бергман — чудом киногеничности. Сначала оно заворожило продюсеров и режиссеров, и они почти силой заставили 23-летнюю Одри поверить в себя, когда на нее — никому доселе неизвестную актрису и танцовщицу — обрушились сразу две главных роли — в бродвейском мюзикле «Жижи» и римско-голливудской суперсказке. Потом это чудо заворожило и зрителей, которые жаждали только одного — видеть и обожать Одри Хепберн. До конца 50-х, в течение почти десяти первых лет своей карьеры, в легких, как шампанское, комедиях «Сабрина», «Забавная мордашка», «Любовь в полдень» она играла один и тот же сюжет о лукаво-целомудренной и энергичной Золушке. Но внешний и внутренний аристократизм актрисы придавал какую-то свежую прелесть истрепанному, как старая детская книжка, мифу.

Уже гораздо позже многие начали задаваться вопросом: да актриса ли вообще «вторая» Хепберн (после великой Кэтрин), владеет ли она даром перевоплощения — или только и может, что варьировать на экране свой личностный мотив? Первым ответом на эти сомнения стала роль Наташи Ростовой в «Войне и мире» (1956) Кинга Видора. Одри удалось совершить почти невозможное — заполнить собой без остатка один из великих фантомов мировой литературы. В подчас чисто иллюстративных сценах голливудской эпопеи актриса, благодаря своей интуиции, почти не отклоняется от психологической партитуры толстовского образа. И, словно поверх ходульного текста сценария, воплощает в своей Наташе как раз невыразимое — ослепительный блеск улыбки и черных глаз, молниеносную смену настроений, рвущийся наружу огонь жизни и поэтическую грацию — все то, что Пьер определяет словами «она обворожительна, более ничего». Еше одной победой крепнувшего мастерства актрисы стала картина «Завтрак у Тиффани» (1961). Примерив на себя роль легкомысленной охотницы за миллионерами (которую, кстати, прочили Мэрилин Монро), Одри опять-таки сумела сделать ее неотъемлемо своей — подобно маленькому черному платью от Живанши, в котором она блистает в знаменитых первых сценах фильма. Ее хрупкая Холли Гоулайтли в несуразно огромных зеленых очках и шляпе, хотя и добывает себе пропитание сомнительными способами, парит над обыденностью Нью-Йорка, словно стрекоза, не думающая о зиме. И постепенно за экстравагантной бравадой обнаруживает такую ранимость, страх одиночества и потребность в душевном тепле, что зрители в финале не могут сдержать слез.

И наконец в своем — как ни парадоксально — самом кассовом фильме «История монахини» (1959) Одри Хепберн не побоялась творчески приоткрыть глубинные стороны своей личности, которые так интересовали дотошных журналистов. Она сыграла бельгийскую девушку — сестру Люк, прилежно выполняющую свою миссию в колонии для прокаженных в Конго, но скрывающую под плотным монашеским одеянием страстную натуру. Почти беcпрерывно находящееся в кадре нервно-утонченное лицо актрисы блистательно отражало борьбу священного долга и внутренней свободы. В результате героиня Хепберн отказалась от обета Богу и присоединилась к бельгийскому Сопротивлению, чтобы отомстить за погибшего от рук нацистов отца.

По иронии судьбы в отрочестве самой Одри, которое совпало со Второй мировой войной, многое было и так, и совершенно иначе, чем в истории сестры Люк. Дочь голландской баронессы Эллы ван Хеемстра, Одри в шесть лет лишилась обожаемого ею отца. Неуемный ирландский нрав привел Джозефа Хепберн-Растона, скромного банковского служащего, в ряды английских приспешников Гитлера, а затем в тюрьму.

Мать-аристократка научила девочку ни при каких обстоятельствах не склонять гордо поднятой головы, думать о других прежде, чем о себе, и упорно трудиться, но не смогла возместить дочери недостатка нежности и тепла. Глубоко похоронив в себе и так никогда и не изжив до конца главную драму своей жизни, четырнадцатилетняя Одри нашла отдушину в серьезных занятиях балетом и... посильной помощи антифашистам в оккупированном немцами Арнеме. Она поневоле становилась старше самой себя, одержимо стремясь преодолеть голод и страх — страх смерти, потери близких и своего человеческого достоинства.

Психологическая биография Одри Хепберн, без сомнения, могла бы послужить благодатным материалом для какого-нибудь заядлого фрейдиста, если бы не та сила духа, с которой она побеждала свои комплексы на протяжении жизни. Каждая очередная роль вызывала у актрисы мучительные сомнения во всем — вплоть до собственной неотразимой внешности, но она почти всегда преодолевала их работой, граничащей с самоотречением. Так, в начале 60-х ей хватило профессиональной отваги и мастерства отказаться от своего беспроигрышного имиджа «вечной невинности». В окрашенных постмодернистской иронией лентах «Шарада», «Как украсть миллион», «Двое в дороге» Одри Хепберн озорно играла своих современниц, свободных от любых буржуазных условностей, но неистребимо романтичных. И сменив наряды сказочных принцесс на новейший стиль «твигги» снова выглядела эталоном элегантности, тайна которой всегда заключалась в предельной естественности, внутренней гармонии и простоте. Если выбор голливудской карьеры поначалу больше отвечал скрытым амбициям ее матери, чем самой Одри, то став мировой знаменитостью, она сама выбрала свое подлинное заэкранное существование, поставив на первое место старомодное супружество и воспитание детей. Ее многочисленные депрессии были связаны не столько с неуспехом какого-либо фильма, сколько с неоднократными неудачными попытками выносить ребенка. И несмотря ни на что, она родила двух сыновей и создала для них уединный уютный дом в Швейцарии, который с годами все реже покидала ради очередных съемок.

Талант любви и ее жажда были в Одри Хепберн столь огромны, что ни один из ее экранных партнеров, которыми она увлекалась, ни ее мужья (актриса дважды вступала в брак) не могли ей соответствовать. Актер и продюсер Мел Феррер, ее князь Андрей в «Войне и мире», в течение 13 лет пытался быть для Одри всем — возлюбленным, мужем, опорой и проводником в жестоком киномире. Но такой груз оказался ему не под силу, поскольку его собственная актерская карьера очевидно меркла рядом со всемирной славой жены, а продюсерские проекты, в которые Одри бесстрашно бросалась ради амбиций Феррера, стали главными провалами на ее звездном пути. Второй ее муж, итальянский аристократ и плейбой Андреа Дотти, был влюблен в экранный образ Одри Хепберн с 14 лет, со времен «Римских каникул», но, как оказалось, — отнюдь не в нее саму. Врач-психиатр по профессии, он помог пережить сорокалетней актрисе драму первого развода, но не смог дать ей того, чего Одри так жаждала, устав от пристального внимания камер, — человеческой преданности и надежного семейного мира.

Она и на съемках достигала предельного эмоционального откровения только в атмосфере полного взаимопонимания и любви. Отсутствием такой атмосферы во время съемок «Моей прекрасной леди» (1964) Джорджа Кьюкора и объяснялся в первую очередь полууспех Одри Хепберн в, казалось бы, созданной для нее роли Элизы. Актриса, прежде как будто любимая всеми, впервые столкнулась тогда с откровенной неприязнью Голливуда, где ее посчитали самозванкой, укравшей роль Элизы у ее первой бродвейской исполнительницы Джулии Эндрюс. Тогда же Одри убедилась, что самая неизменная и преданная любовь — это любовь зрителей, с восторгом принявших ее цветочницу с аристократической душой.

Последние годы своей жизни, покончив с зависимостью от мужчин и кинематографа, Одри Хепберн срежиссировала сама — с губительным упорством и мудростью. Всегда привыкшая больше отдавать, чем получать, она более 50 раз отправлялась с благотворительными миссиями ЮНИСЕФ в охваченные голодом африканские страны. И эта последняя работа Одри была прервана лишь ее смертью от рака в 1993 году, в возрасте 63 лет. Скорее всего, имел место классический клинический случай «перегрузки состраданием», в чем неопровержимо убеждают последние фотографии великой звезды, где ее скорбное лицо почти неотличимо от изможденных лиц африканских детей.

...Возможно, Одри Хепберн действительно лучше всего играла то, что ей не требовалось имитировать, собственно говоря, «играть»: любовь, боль, страх и счастье жить. Но ведь Одри Хепберн всегда была убеждена, что это и есть самые важные вещи в мире. И именно поэтому свет ее личности будет озарять экран еще не одно десятилетие.