Пугачева держит меня мертвой хваткой. Я наговорила грубостей и оттолкнула ее. Игорь, увидев со сцены, что за кулисами заваруха, остановил выступление...

Пугачева держит меня мертвой хваткой. Я наговорила грубостей и оттолкнула ее. Игорь, увидев со сцены, что за кулисами заваруха, остановил выступление...

— Ну, шо! — говорит он, обращаясь к маме. — О це тоби, Людко, наука, одна тебе не добила, так друга добье!

— Гуляешь дотемна, вот и профукала свое счастье, — подвела черту мама.

Расстроилась я ужасно, но Москва все­таки перезвонила: «Когда приедете?»

Мама стала вздыхать:

— А как же моя работа?! Я, на минуточку, дирижер хоровой капеллы, заслуженная артистка Украины, а не домохозяйка! Не могу вот так взять и уехать!

— Если хочешь, чтобы дочь тоже стала заслуженной артист¬кой, — собирай чемоданы! — ответила я, и мама сдалась.

Определили нас в жуткую гостиницу на окраине, подселив в номер к незнакомому мужику! Делать нечего, побросали вещи и поехали домой к Марте на Малую Бронную знакомиться с Николаевым. Вхожу. Игорь с недоумением смотрит на меня, и в глазах его явно читается вопрос: «И что с этим делать?!» Он, видимо, ожидал увидеть длинноногую эффектную блондинку. А тут я. Метр с кепкой и с мамой. Сразу дать от ворот поворот неудобно: все­таки добирались издалека. И Николаев, обреченно вздохнув, говорит:

— Ну, поехали на студию, посмотрим, как поете, что можете.

Еще в Киеве композитор Владимир Быстряков, узнав, что собираюсь в Москву, сказал мне: «Наташа, если хочешь сделать карьеру, ты должна там остаться. Со второй попытки пробить эту стену гораздо труднее».

Я и сама понимала: еще один шанс приехать может и не выпасть, нужно показать весь потенциал. Но на студии мое мурлыкание Николаева не впечатлило. Он уже составил мнение обо мне, и все старания были напрасны. Увы, приехало из Киева не то, о чем мечталось. У Игоря были еще две претендентки. Одна — дочка Ирины Аллегровой Лала, другая — московская певица Женя, известная в узких кругах. Вернувшись после прослушивания, Игорь сказал Марте, что, скорее всего, я не подойду, потому что маленькая, жить мне негде и в своем проекте он меня не видит. Но резюме Могилевской было несколько иным:

— Я слышала о Наташе лестные отзывы. Не приглашали бы ее американцы, если бы не было таланта. Что тебе стоит взять на гастроли еще одну девочку, там присмотришься к ней и тогда уже будешь решать.

Игорь Марту послушал и попросил маму отпустить меня с ним в Прибалтику. Другие девушки­претендентки уже имели каждая по именной песне от маэстро, теперь нужно было позаботиться обо мне: со своим репертуаром выступать в концерте Николаева я не могла. Не знаю, когда Игорь написал «Желтые тюльпаны», но очевидно, что вдохновила его на этот безусловный хит не я. Мое время еще не наступило.

Путешествие в вагоне СВ для меня было роскошью и приключением. Ехала в одном купе с Лалой.

— Знаешь, чья я дочь? — с порога спросила она.

— Нет, — отвечаю.

— Ирины Аллегровой! — с пафосом известила девушка в надежде на незамедлительную реакцию, которой, однако, не последовало. Ну да, я помнила такую певицу. Участвовала как­то с ней в музыкальном конкурсе. И что с того? Вот если бы моей соседкой оказалась дочка Аллы Пугачевой, я бы, конечно, отпала. То, что у меня никакого подобострастия и восхищения родственные связи Лалы не вызвали, немного поубавило у девушки спеси.

И вот первый концерт. Игорь представил нас публике:

— У меня есть три исполнительницы, которые в будущем могут стать известными артистками. Мне очень важно ваше мнение, выражайте его аплодисментами.

Зритель в Эстонии горячим темпераментом не отличается. И даже если концертный Линнахалл забит битком, ощущение такое, будто выступаешь перед полупустым залом. Сначала спели Лала и Женя, я вышла последней. И тут случилось то, чего не ожидал никто. После «Тюльпанов» нордический Таллин взревел. Публика меня не отпускала. Позже Игорь всегда говорил тем, кто меня мало знал:

— Посмотрите на нее в жизни и запомните, потому что потом, перед камерой или на сцене, вы ее не узнаете.

Я очень долго была ребенком и раскрывалась только выходя на сцену. Из меня перед объективами «перло усе, шо е» — сексуальность, порочность, детскость, я могла быть разной — и ангелом, и демоном. А едва уходила за кулисы, снова становилась девочкой¬ромашкой, глядя на которую, не угадаешь, какая я.

Именно там, в Таллине, с Николаевым что­то произошло. Мне было не до него, я жила в жутком стрессе. На меня смотрел зрительный зал, меня оценивала свита Игоря — огромное число прикормленных прихлебателей, которых я всех потом разогнала поганой метлой. Первые гастроли прошли как в тумане. Но я все­таки просекла флюид, который вдруг стал исходить от Николаева. Да, он подошел, сказал: «Молодец!», — но, помимо этого, глянул как мужчина на заинтересовавшую его женщину. Что-то такое в Игоре екнуло, что потом всем нам аукнулось по полной программе.

По возвращении в Москву отснятые видеоматериалы Игорь продемонстрировал Марте, и «совет в Филях» вынес решение в мою пользу. Аллегрова всегда считала, что я перебежала Лале дорогу. Могу сказать другое: будь на моем месте ее дочка, не было бы яркого взлета Иры Аллегровой! Потому что Игорь писал бы для Лалы, а не для ее мамы.

Однажды она мне заявила:

— Если бы не Николаев, ты бы работала на заводе, у станка стояла!

— Ира, — ответила я, — во-первых, родители дали мне хорошее образование, чтобы я не оказалась у станка, во-вторых, завод не самое плохое место работы, в­третьих, если бы не я, ты бы здесь сейчас не сидела и песен этих не пела.

...Переселившись в Москву, я обосновалась у Марты Могилевской на Малой Бронной. Спасибо ей за то, что приютила и дала возможность увидеть и почувствовать настоящую Москву. Я благодарна Марте еще и потому, что живя у нее, я оказалась под защитой. С Игорем стало твориться что­то несусветное. Он влюбился, и проявлялось это чувство очень бурно. Происходившее с ним пугало: воспитывалась я в строгости, была, по сути, еще ребенком и не понимала, как может так себя вести женатый мужчина. Кроме того, отношения с противоположным полом меня тогда совершенно не интересовали. Игорь обивал пороги, а Марта думала, что он ухаживает за ней! Ну не к девочке же шестнадцатилетней будет ходить Николаев! Один раз я затусовалась допоздна, гуляла по Москве, а он десять часов кряду ждал меня у подъезда в машине.

Куда как сложнее приходилось на гастролях. После концертов Николаев иногда выпивал лишнего и ночь напролет стоял под дверью моего номера на коленях, стучал и изливал чувства. Я отвечала, что сплю, или отмалчивалась, но это его не останавливало. Гастроли превратились в каторгу.

Помню, поехали с концертами в Ростов­на-Дону. Накрыли ужин в номере у Игоря. Администраторы, музыканты, танцоры — все были здесь. Форменный шалман. И вдруг замечаю, что гости начинают как­то очень активно расходиться. А это Николаев всех выпроваживает. «Ну, Наташа, — говорю себе, — пора валить». Прохожу к двери, но Игорь внезапно хватает меня за футболку и начинает целовать. Я в ужасе: что делать?! Все ушли. Звать на помощь? Отбиваться? Оттолкнула его, сказала:

— Игорь, прошу тебя, не нужно. Если путь на сцену прокладывается в Москве такой ценой, то мне этого не надо.

Мама и бабушка, отправляя в столицу, хорошенько промыли мне мозги, понарассказывали ужасов о том, что «поматросят и бросят», строго наказали при малейшем намеке на постель сматывать удочки.

— Раз так, — говорю Игорю, — собираю манатки и возвращаюсь в Киев.

С тех пор домогательства в столь наглой форме прекратились. Игорь начал долговременную осаду. Желание добиться взаимности у него было просто нечеловеческое. Будь на моем месте девушка постарше, Николаев уже давно подумал бы: что­то у нее не в порядке. Но я была молоденькая, неискушенная, и чем больше сопротивлялась, тем сильнее он распалялся. Никакой тайной или явной гордости, мол, полтора года коленопреклоненный стоит у моей двери сам Николаев, я не испытывала, наоборот, стеснялась этой ситуации. И держалась Брестской крепостью.

Сумасшедшая влюбленность вызвала у Игоря резкий творческий подъем. В этот период он написал невероятное количество хитов, причем не только для меня, но и для себя, для Аллегровой, Пугачевой... Вдохновение посещало его в режиме нон­стоп. Для автора, композитора, поэта очень важно отыскать человека, способного вызвать творческий всплеск. Рождение песни для Игоря высший кайф, с которым не сравнится, наверное, обладание даже самой желанной женщиной. Когда такой человек не может творить, это сродни импотенции.

Вместе с вдохновением в Игоре пробудилась патологическая ревность. Сначала приревновал меня к собственному телохранителю. Тогда все артисты возили с собой охрану, времена были тяжелые, бандитские. Помню, Николаев долго изводил меня упреками: как я могла пойти с охранником на каток? Кроме нас туда пошли все — и музыканты, и танцоры, и костюмер. Мне ревность Игоря была непонятна. Дурных мыслей в голове не держала, даже намека на отношения с кем бы то ни было. Уже потом поняла: Николаев судил о других по себе. И объяснять ему, что не надо белое называть черным, было бесполезно.

Второй раз он вышел из себя, приревновав к киевскому мальчишке, который был моей детской любовью. Познакомился Николаев с Назаром после малоприятного происшествия на гастролях. Выступая в Иркутске, я вывихнула на репетиции коленную чашечку. Упала и увидела, что полноги лежит рядом. Зрелище жуткое, боль невыносимая. Игорь подбежал, схватил ногу, болтавшуюся на куске кожи, и держал, пока не приехала «скорая».

В труппе тогда работали две девушки­модели из Новосибирска. У одной из них, с цыганской внешностью, был очень недобрый взгляд. И вот она в тот день нехорошо так на меня посмотрела — точно сглазила! Иначе как угораздило меня упасть на ровном месте и разломить ногу буквально на две части?

В травмпункте под наркозом коленную чашечку вправили, наложили гипс. Игорь поехать со мной не мог: начинался концерт. Невменяемую от наркоза Наташу тащил на себе до гостиницы администратор Артурчик, паренек с ноготок. Когда, наконец, донес и уложил в постель, какой­то местный браток решил засвидетельствовать Королевой свое почтение. Очнулась я от грохота, когда он выбивал дверь номера. Кое-как доползла до телефона, позвонила на ресепшн. Слава богу, прибежали охранники, привели братка в чувство силовыми методами. Но, как оказалось, не совсем: вечером он пришел с подкреплением, вооруженным пистолетами. Никого не подстрелили только благодаря нашему конферансье Александру Рузову. Он настолько мастерски владел словом, что, не имея ни малейшего отношения к криминальному миру, сумел мирно развести обе стороны.

На реабилитацию меня отправили к родителям в Киев. Пока приходила в себя, встречалась с друзьями. Пришел навестить меня и Назар. Никакой влюбленности между нами уже не осталось. Он встречался с девушкой, мы просто сидели у меня дома, болтали о том, о сем. И вдруг звонок в дверь. Открываю — на пороге Николаев с букетом цветов. Решил устроить сюрприз мне, а устроил себе. Прилетел, рассчитывая удивить, а тут такой облом. Конкурент! Лицо у Игоря вытянулось и позеленело. Он все бросил, прилетел, а Наташка, оказывается, не скучает, даже в гипсе развлекается! Назар сразу ретировался от греха подальше. А я осталась выслушивать нескончаемые упреки: он за мной который год ухаживает, ничего себе не позволяет, а я уехала и тут же вызвала любовника, с которым была застукана чуть ли не в постели.

— Игорь, — устав выслушивать эти глупости, сказала я, — у тебя семья, жена, ребенок, какие могут быть ко мне вопросы?

Но он опять принялся за свое. Надо его знать: если заведет пластинку, это надолго. Я такая-сякая, а он белый и пушистый. На протяжении многих лет Николаев изводил меня надуманными подозрениями. Испытав стресс от встречи с моим «любовником», Игорь написал кучу песен, одна из которых называлась «Киевский мальчишка». Я же тогда на нервной почве одним махом выпила трехлитровую банку томатного сока, после чего мне стало так плохо, что пришлось вызывать «скорую». Подобное происходило и в дальнейшем: после скандалов к Игорю приходило вдохновение, а ко мне приезжала «неотложка».

Толком отлежаться в Киеве не удалось, потому что «Желтые тюльпаны» стали так популярны, что без меня «горели» концерты. Билеты были проданы на два месяца вперед. При моем появлении толпы поклонников неслись к сцене с желтыми букетами в руках. И где только они находили столько тюльпанов в пору советского дефицита?! Поэтому не привезти Королеву живую или полуживую Игорь просто не мог. На сцену певицу выносили два дюжих охранника и ставили перед микрофоном. Кстати, Марта Могилевская, приютившая меня в Москве, жила на пятом этаже. Дом без лифта. Но, как правило, если не было неотложных дел, до дверей квартиры меня, загипсованную, на руках нес Игорь. Не доверял охранникам, тащил сам.

В момент нашего знакомства Николаеву было двадцать девять лет. Сейчас, когда мне уже больше, чем ему было тогда, я понимаю: он был пацан, все у него искрило и горело. Он эффектно одевался, выглядел импозантно. Дружил с Валей Юдашкиным, который только-только начинал создавать свое дело. Валя шил ему какие­то невероятные плащи, которые в сочетании с длинными белыми волосами и усами создавали Игорю образ эдакого мушкетера. Николаев мне нравился, но он был чужим. Если у мужчины есть жена, семья, общение с таким человеком для меня — табу.

Спустя год меня уже настолько вымотали его каждодневные атаки, что понадобилась чья-то помощь и поддержка. Мама с папой были далеко, да и не хотелось волновать их лишний раз. Как правильно вести себя с Игорем, мне подсказывала Марта. Со временем она догадалась, что он ходит не к ней. Главным оплотом моей обороны, выстроенной с помощью Могилевской, стала его семья. Твердо уверена: на чужом несчастье счастья не построишь. В чем в итоге и убедилась, сначала получив Николаева, а потом потеряв.

Благодаря Марте выстояла еще полгода. Но Игорь не сдавался! Пришла к выводу, что так дальше продолжаться не может. Как бы ни притворялась, он стал мне небезразличен: броня, защищавшая сердце, оказалась уже изрядно пробита силами его тяжелой артиллерии.

Мы постоянно были вместе, творческий процесс захватывает и объединяет невероятным образом. Ты понимаешь его с полуслова, он тебя. Я попала в замкнутый круг, который разорвать можно было, лишь выдвинув Игорю четкий ультиматум. Он человек мягкий и невнятный, особенно когда дело касается принятия важных решений. Многие мужчины склонны к затягиванию ситуации в надежде, что само как­нибудь рассосется и удастся избежать резких маневров. Поняла: жесткость и принципиальность должны исходить от меня.

В один прекрасный день я подняла Николаева с колен, посадила на стул и сказала, что больше не могу сдерживать его натиск, но жить с ним, обманывая себя и других, не хочу:

— Гастрольная жена из меня не выйдет, поэтому либо ты определяешься и доказываешь серьезность своих намерений в загсе, либо я собираю свой желтый чемодан и уезжаю в Киев.

Я в это время жила очень не просто. В столице ввели карточки, которые мне не полагались как немосквичке. В магазинах и так шаром покати, а тут еще и карточек нет! Чтобы не умереть с голоду, надевала детскую шапку с помпонами и шла «отовариваться». Продавщицы принимали меня за ребенка.

— Мама отправила в магазин, а карточку дать забыла, — врала я жалостливым голосом и получала от сердобольных тетенек макароны и кусок колбасы. Родители помогали как могли, присылали посылки, но их хватало ненадолго.

У Николаева был специальный человек, таких тогда называли «нужники», который обеспечивал всем необходимым. Игорь пытался и мне приносить какие­то продукты, но я хотела быть независимой, чтобы потом никто не мог упрекнуть меня, что жила за чужой счет:

— У тебя жена, ребенок, не надо отнимать у семьи. Я не умру.

Популярностью своей я никогда не пользовалась. Наоборот, все мои проблемы известность не разрешала, а усугубляла. В общественном транспорте куталась в шарф, натягивала шапку на глаза. Мой уровень жизни звездным совсем не был, жила как все — ездила в метро, начала снимать «однушку», сама ходила за продуктами. Представьте, если бы в магазин за куском колбасы пришла не девочка с помпоном, а Наташа Королева, которая не сходит с экранов телевизоров, и попросила: «Подайте на пропитание!»

...Расставание с женой давалось Игорю сложно. Лена была мудрая женщина, жилось ей несладко. Натерпелась всякого, пережила кучу измен и даже реальный уход Игоря из семьи. Если перечислю фамилии тех, к кому «уходил» Николаев, получится длинный список. Игорь мне честно признался во всех былых романах, известных всей стране женщин назвал поименно. Он знал мою наивность и хотел, чтобы я правильно реагировала, если кому-то вдруг захочется раскрыть мне глаза. Понимал, что масштабы его похождений могут стать для неискушенной девушки шоком. Я спросила:

— И мне придется это терпеть?!

— Нет, что ты! Теперь я изменился, со мной никогда такого не было. Только ты одна мне нужна!

Все, кто знал Игоря и наблюдал за развитием наших отношений, так и говорили:

— Николаев сошел с ума.

Таким безумно влюбленным его не видела и Пугачева, знавшая Игоря с восемнадцати лет. Закаленная же в боях за мужа Лена во мне реальной угрозы семейному благополучию не почувствовала. То ли дело раньше, когда он влюблялся в зрелых, опытных женщин, а тут ребенок. Где уж девчонке сделать то, что не удавалось никому.

Жена, надо сказать, управляла Игорем мастерски, виртуозно. Настроится он серьезно с ней поговорить, на другой день встречает меня словами:

— Я так не могу, надо завершить отношения плавно. Лена скоро все поймет, примет и сама захочет расстаться.

Жизнь по двойным стандартам меня жутко злила. Если действительно любишь, разве можно как ни в чем не бывало продолжать семейную жизнь, да еще регулярно исполнять супружеский долг?! Я бы не смогла. Но, видно, каждый человек устроен по-своему...

К тому времени разрешили приватизацию, и Игорь купил квартиру.

— Я к тебе переезжать не стану, пока не решишь, здесь ты или там. Меня не поймут родители. У нас так не принято, — сказала я.

Мне все время приходилось ставить ему условия, ультиматумы, понимала, что с Игорем надо вести разговор жестко, иначе эта музыка будет вечной.

В течение полутора лет друзья наблюдали за обезумевшим от любви Николаевым и интересовались: ну что, свершилось наконец? А между нами так ничего и не было! Игорь наверняка жаловался приятелям: «Все бесполезно! Она согласна или замуж, или никак». Тогда мудрые друзья надоумили: чтобы девчонка больше не ломалась, предложи ей обвенчаться, она на это купится, а ты получишь то, чего так хочешь, избежав развода. Со священником они обещали договориться.

Приходит Игорь ко мне и предлагает обвенчаться. О том, что разводиться при этом не собирается, он, конечно, умолчал. Мы поехали в Даниловский монастырь к батюшке. И когда этот слуга Божий увидел перед собой совершеннейшего ребенка, чистого, как белый лист, видимо, совесть в нем заговорила.

— Вы понимаете, — спросил он Игоря, — что совершите грех, если заключите союз на небесах с одной женщиной, не расторгнув брак с другой?

У меня в глазах потемнело. Батюшка намеренно заложил Игоря, чтобы самому не брать грех на душу. Из церкви мы вышли со скандалом. Я рвала и метала. Как можно дойти до такого обмана, еще и Бога в интриги вмешивать?!

В очередной раз я психанула, когда у нас были концерты «Дельфин и Русалка» в «Олимпийском».

— Знаешь, Игорь, — сказала ему я. — Надоела мне эта волынка. На веревке тянуть тебя в загс не собираюсь. Говоришь одно, а делаешь другое, значит, грош цена твоей любви. Я ошибалась, столько времени веря в тебя. Ты талантливый артист, признаю. Но больше со мной играть не надо.

Этого Игорь уже не выдержал. Вскоре он с гордостью сообщил, что развелся. Но тут появилась другая проблема. Развестись развелся, а замуж не зовет! Я опять давай его прорабатывать. Таких нереальных чувств, как у него, с моей стороны, может, и не было, но подталкивать Игоря к принятию решений, которые позволят нам быть вместе, приходилось мне. Не летел он на крыльях любви: «Дорогая, я развелся, бежим в загс!» Ни фига! Месяц проходит, другой, в его квартире ремонт закончился. Он намекает: «Сколько можно терпеть? Не пора ли?» — а сам не мычит, не телится. Опять начинаю выдвигать условия. А с Игорем глобальные темы обсуждать безумно сложно. Он очень умный, красноречивый. Я к тому времени не научилась еще столь же бойко ему отвечать. Думаю, время он тянул, потому что продолжал общаться с Леной, которая внушала ему то, что было ей выгодно. Развод она не считала решением окончательным, не верила, что наши отношения надолго и всерьез. Только я подготовлю почву, Игорь едет навестить дочь, общается с Леной, она ему промывает мозги, и Николаев возвращается с совершенно другими мыслями в голове. Так и летал между нами, как шарик в пинг-понге.

Иначе представляла я начало отношений с любимым мужчиной. Не думала, что они будут отягощены разводом и нервотрепкой, мечтала о романтике, красивой свадьбе и белом платье. Если бы не безумное чувство Игоря ко мне, перекрывавшее своей силой весь негатив, думаю, что не согласилась бы быть с ним вместе.

Однажды я опять поставила вопрос ребром: или расписываемся, или собираю желтый чемодан, о котором он потом даже написал песню «Желтый чемоданчик». Николаев отправился в загс, сам написал заявление. А вернувшись, сказал, что регистрировать нас придут на дом. Почему нельзя было все сделать по-человечески? Тем более что еще до развода Игорь привез мне из Америки свадебное платье и туфли. Сам привез, я не просила. Когда девушке делают такой подарок, ей начинает казаться, что мужчина готов на решительный шаг. Что еще тут можно подумать? Но платье висело в шкафу месяц, два, три, полгода, и ничего не происходило. И зачем было делать столь многозначительные жесты?

Так вот, на домашнее бракосочетание я это платье не надела. То ли оно уже перележало, то ли мне жаль было наряжаться в него в столь прозаичной обстановке. Но оно до сих пор хранится в шкафу, как память. Девушки, которых делегировал к нам загс, еще посмеялись: «Вы прямо как тяжелобольные. Мы только к обездвиженным домой ходим».

Игорь ответил: «Зато не как у всех».

А я согласилась бы, чтоб как у всех — с платьем, машиной и цветами. Но я знаю про себя: если чего хочу, рано или поздно так и будет...

Еще об одном очень жалею. Считаю, Игорь, человек взрослый и мудрый, должен был разрешить мне поехать в Киев на выпускной вечер. Очень любила школу и мечтала повидать одноклассников, танцевать на балу. Он не отпустил. У нас были гастроли по Белоруссии, пятьсот стадионов. «Некогда, Наташа, некогда!». Виду не подала, но внутри засела обида. Свадьба, о которой мечталось, еще может случиться, а выпускной бал не повторишь. Игорь болезненно воспринимал все, что было в моей жизни до него. А вдруг всплывут старые романы, которых никогда не было, но которые он рисовал в воображении? Николаев продолжал ревновать, хотя теперь уже знал наверняка?— он первый мужчина в моей жизни. К слову, Игорь никак не отреагировал на это, воспринял как должное. Вот если бы он был не первым, тогда, думаю, не молчал бы...

Когда мой статус изменился, я разогнала всех прихлебателей, кормившихся за счет Николаева. Лишних людей толклось невероятно много, и не только в его коллективе. Тогда так принято было: идет артист, а с ним свита из двадцати человек. Вот это круто! У меня подход был в корне другой: артист берет только нужных людей — директора, стилиста, секьюрити. Всех остальных вампиров, высасывающих энергию и опустошающих кошелек, — вон! Хотя бороться с этой мафией оказалось непросто. Директор Игоря окружил себя целой командой, у него были замы, младшие и старшие администраторы, помощники, в штате числились даже распространители рекламной продукции. Каждый из этих людей пытался, используя служебное положение, нас обмануть. Например, директор договаривался о гонораре для Игоря размером в тысячу рублей, а нам называл сумму в два раза меньшую, то есть пятьсот. И даже с этих денег еще умудрялся снять свой процент!

В этом бизнесе строгой отчетности нет, проверить что­нибудь трудно, надеешься на честность, но часто зря. Раскрылись махинации директора случайно. Кому­то из администраторов поручено было забрать деньги, которые он для себя оговорил. Администратор выпил, где­то затусовался, и конверт отдали мне, объяснив, что подношение предназначается нашему «главному». Сумма превышала гонорар артиста, а ведь директор к тому времени уже получил свой процент! Я объяснила ситуацию Игорю, он уволил жулика, но занявший его место не многим отличался. Это такая категория людей: если не украдут, спать спокойно не могут. Когда же выгнали второго директора, остальные «финансовые» работники, поняв, что здесь урвать не удастся, потянулись следом. Зато потом коллектив сложился что надо. Игорю голову легко задурить красивыми россказнями, а я человека вижу как рентген: «Ага, вот с этим работать не буду, потому что он нагло врет». Ошибаюсь крайне редко. У Николаева такого чутья не было, зато была я. Долгое время находясь внутри треугольника с такими выдающимися партнерами, как Игорь и Лена, я волей­неволей научилась у них искусству убеждения, а поскольку треугольник в итоге распался, может, в чем­то и превзошла их.

Да, темперамента мне не занимать, за словом в карман никогда не лезла. В обиду себя никому не давала и оскорблений не спускала.

Однажды приехала в Лужники после съемок клипа, стояла в коридоре в платье с кринолином и с кем­то разговаривала. Вдруг навстречу идет незнакомый мужик, хватает меня в охапку и куда-то тащит. Руки у меня слабые, так я подняла кринолин и как врезала ему ногой!

Даже с самой Пугачевой конфликты случались. Не любила она меня. Алла Борисовна считала, что взрастила Игоря Николаева и явила миру, она привыкла видеть в нем придворного композитора. А мальчик подрос и захотел независимости. В первый раз он серьезно огорчил Примадонну, когда упорхнул из гнезда и начал самостоятельную карьеру. Я же стала дополнительным раздражителем, осложнившим их отношения. Именно «их», потому что о моих отношениях с Пугачевой речи нет — где она и где я. Боже упаси!

Наверное, моя молодость и способность вызывать у Николаева безумные чувства расстраивали Аллу Борисовну. Вряд ли она переживала из-за песен, которые Игорь отдавал мне. Не станет же Пугачева петь «Желтые тюльпаны» или «Синие лебеди»! А вот песни «Странник мой» и «Императрица», которые достались Аллегровой, Игорь изначально написал для Пугачевой, но Алла Борисовна отказалась от них из вредности. Видимо, к ее сложным чувствам, адресованным Николаеву, все­таки была примешана ревность. Только не подумайте ничего такого! Фамилии Пугачевой в списке одержанных Николаевым побед не было. Она и называла-то его «сынком».

Хоть «сынок» и отбился от рук, соблюдения ритуала никто не отменял. Он должен был меня показать «мамочке» и заручиться одобрением.

Я очень не хотела ехать на смотрины, но Игорь буквально заставил.

— Неужели тебе неинтересно? — удивлялся он.

Однако я хоть и была маленькой, интуитивно чувствовала: ничего хорошего от встречи с Пугачевой ждать не стоит. Недоумение Аллы Борисовны почувствовала сразу, едва переступив порог. Любовью и симпатией она ко мне не прониклась. Компания подвыпила. Пугачева села рядом и стала говорить:

— Зачем тебе это надо? Игорь такой непостоянный, влюбчивый. Поверь мне, за столько лет я хорошо его изучила. Знаю всех его теток.

Потом она и вовсе предложила отказаться от Николаева:

— Давай я тебе песню напишу, завязывай с ним.

Я человек преданный и прямолинейный:

— Спасибо, Алла Борисовна, но меня вполне устраивают песни, которые пишет Игорь.

В конце вечеринки Николаев с Пугачевой повздорили. Он слышал, как она рассказывала мне про «теток», рассердился, стал высказывать недовольство: «Зачем вы так, она же ребенок!»

А спустя некоторое время произошел инцидент в Лужниках. У Аллы Борисовны период был непростой и в личной жизни, и в творчестве. В тот вечер она была, мягко говоря, подшофе. И вот в этом состоянии Пугачева подходит ко мне за кулисами. Я готовилась спеть свой куплет в «Дельфине и Русалке». Игорь уже на сцене. Алла Борисовна хватает меня за юбку и не пускает. Концерт снимали для телевидения, поэтому выступление шло под фонограмму. Если бы у меня под юбкой было что­то приличное, сбросила бы ее, не пошла на конфликт. Но костюм не предполагал такого экстрима. Что делать? Алла Борисовна держит мертвой хваткой подол, молчит и сверлит меня злыми глазами. Я наговорила грубостей и оттолкнула ее достаточно сильно. Игорь, увидев со сцены, что за кулисами какая-то заваруха, остановил выступление. Я была в стрессе, плакала. Николаев опять поругался с Пугачевой.

Сейчас к этой ситуации я подошла бы совершенно иначе, с иронией, все уладила бы и слова другие подобрала. Тогда не было жизненного опыта, а только горячее стремление не дать себя в обиду. Окружающие же постоянно норовили если не обидеть, то хотя бы языки почесать по нашему поводу. Помню, выступали мы в Крыму на конкурсе «Москва—Ялта—Транзит». Выходим с Игорем на пляж, сплошь усеянный телами знаменитостей. В жюри конкурса были Игорь Крутой, Юра Николаев, Лайма, все дружно поворачивают головы в нашу сторону, и начинается обсуждение. Я в теле, пампушечка такая, но до костей добрались, перемыли, не стесняясь. Слышали-то обо мне многие, а вот видеть, да еще в купальнике, до тех пор не доводилось.

Тема наших с Игорем взаимоотношений долго стояла на повестке дня, народ гадал, чем все закончится. Мог бы получиться неплохой сериал. Латиноамериканский, бурный. И роль у меня, уверяю, была бы со словами. Никогда не стеснялась говорить, что думаю, и чужим, и своим. Например, никто не смел сказать Николаеву, что мелодия, которую он написал, неудачная. А я рубила правду-матку. Кстати, многие песни Игоря, даже те, что созданы в начале наших отношений, о скорой разлуке: «Желтые тюльпаны», «Мисс Разлука», «Разбитая чашка любви»... Песню «Прощай, Наташка» Игорь написал, когда мы только начали встречаться. Я его спрашивала: «А почему все так грустно?» Он говорил, что людям нравится жалеть, переживать из-за неудавшейся красивой любви. В сюжете должна присутствовать какая-то загадка, интрига: мол, двое хотят, но не могут. Наверное, он прав: песня, где оба признаются друг другу в любви и все у них прекрасно, напоминает оперетту и звучит комично.

В профессии Игорь научил меня вещам, о которых не узнаешь в институте. Вот один из его уроков: «Самое интересное для публики — гинекология. Если есть между людьми гинекологический процесс, успех проекту обеспечен».