Я воин классовой борьбы. Я давно перестал шуметь по этому поводу на каждом углу, но я верю, что классовое неравенство — рак, пожирающий эту страну. Я видел, как превращались в отходы невероятно одаренные люди, с которыми я рос.

Спросите, окончил ли я театральное училище, и я отвечу: а я не знал, что такие бывают. У нас не было телевизора, а по радио отец слушал только скачки, так откуда мне было знать, что где-то есть такая штука — театральное училище?!

Подростком я только и делал, что ходил в кино. Так что это неправда, будто я только и делал, что слонялся по улице. Этим я довольно сильно отличался от любого отморозка-кокни. Другое дело, что я умею очень быстро в такого превращаться — обычно в порядке самообороны.

Я стал актером, чтобы целоваться с девочкой по имени Эми Худ. Мне было четырнадцать, я ходил в баскетбольную секцию молодежного клуба, а она там занималась в драмкружке. Все лучшие девчонки играли в драмкружке, потому что хотели стать кинозвездами, а я за ними подсматривал через круглое окошко в двери. Только я не знал, что дверь открывается в обе стороны. Я вваливаюсь внутрь, и руководительница говорит: «Отлично, нам нужны мужчины!» Я же для своих лет был очень высокий. Переминаюсь с ноги на ногу, жутко нервничаю, только и могу сказать, что я тут, это, на баскетбол шел... А потом вижу Эми и думаю: «Если пьеса будет про любовь, то может, мне с ней придется целоваться?» Я был маленький грязный засранец. Но что происходит дальше? Спустя много лет я рассказываю эту историю на телевидении — при этом, разумеется, не помню, что раньше ее уже где-то рассказывал — и тут появляется довольно упитанная особа под пятьдесят. «Леди и джентльмены, встречайте: Эми Худ!» Слегка неловко вышло.

Мне тогда многие говорили: «Ну, в твоем возрасте я тоже хотел стать актером». А я отвечал: «Нет, не хотел. Ты, наверное, хотел быть богатым и знаменитым, а если бы захотел стать актером — стал бы». Быть актером — это как гомосексуализм или вроде того: у тебя просто нет выбора.

Никто из нас не был в курсе, что шестидесятые — это какое-то там особенное умонастроение, пока в 1968-м об этом не написали в журнале Time. Можно, конечно, считать, что мы проводили уходящий пятьдесят девятый и сказали: отлично, мы в шестидесятых! Но мы правда были не в курсе.

Это было в раскрепощенных шестидесятых. Джейн Эшер, как же, как же.(Английская актриса, партнерша Кейна по фильму «Элфи», была официально помолвлена с Полом Маккартни. — Esquire).Пол все время заходил на съемки. В нашей с ней сцене Джейн с утра должна была накинуть мою рубашку. Никакой обнаженной натуры! — но предполагалось, что уж под рубашкой-то она голая. Пол на все это посмотрел; я захожу в гримерку — а там рубашку уже распороли и надставляют снизу, потому что Пол, при всем при том, что это было в раскрепощенных шестидесятых, конечно, зассал: как так, его подружка будет разгуливать с голыми ногами перед всеми этими мужиками из съемочной группы?!

Считается, что я всегда играю самого себя. Господи боже! Я бы сыграл себя, если бы знал, кто это такой. Сыграл бы с полной выкладкой! Но никогда ведь не знаешь, кто ты на самом деле.

В чем разница между кинозвездой и киноактером? По моей теории, кинозвезда берет сценарий и говорит своим людям: «Так, что нам здесь нужно поменять, чтобы этот сценарий мне подошел?» А актер берет сценарий и говорит себе: «Как мне измениться, чтобы я вписывался в этот сценарий?»

Некоторые думают, что это легко — быть смешным или влюбленным в 8:30 дождливым утром понедельника, на площадке, где 67 мужиков с бычками в зубах стоят вокруг кольцом и разглядывают тебя, ковыряясь в носу.

Представьте себе, теперь, когда у них появились эти компьютеризированные штуковины, они могут делать фильмы с Хэмфри Богартом и Мэрилин Монро вместо нас. Могут, вы знаете?

Порнография насилия гораздо опаснее порнографии секса. Я лучше посмотрю, как люди трахают друг друга, чем как они друг друга убивают.

Все начинается с мультиков. Эти мультики — жестокость в чистом виде, и ничего кроме жестокости. С небоскреба падает наковальня, расплющивает Тома, а он поднимается и идет дальше. Не само по себе насилие, а тот факт, что ты не видишь его причины и следствий... Я считаю, это заканчивается делом Джейми Балджера, (трехлетний Джеймс Патрик Балджер был убит ради развлечения двумя 11-летними подростками в феврале 1993 года. — Esquire). Они же были просто маленькие мальчики. Они попробовали повторить то, что видели. Хотя здесь все сложнее: Джек Потрошитель не видел ни одной сцены насилия в кино. Никогда ничего такого не видел. Просто выходил на улицу и делал то, что делал.

В прессе много негатива. Это потому, что в людях его тоже достаточно — у нас такая пресса и такая полиция, каких мы заслуживаем. Я вот открыл ресторан в Майами; из 12 сотрудников у меня 9 англичан. Ну да, они туда работу искать поехали! Так вот, когда ты принимаешь на работу американца, он спрашивает: какая зарплата и какие перспективы? А англичанин спрашивает: во сколько я должен приходить и во сколько я заканчиваю? Думаете, это совпадение, что у нас показывают самую длинную в мире чертову мыльную оперу, и 21 миллион человек исправно садится и смотрит это каждый вечер? (Сериал Coronation Street идет в Великобритании с 1960 года. — Esquire). Это потому, что все приходят домой вовремя.

Что-то не так с Англией. Что? Да то же самое, что во все времена: мы — остров, и мы знать не знаем, что творится во всем остальном мире.

Мы потеряли все. Автомобили, флот, все. Кто бы тридцать лет назад поверил, что британский автопром будет принадлежать япошкам с немцами? Скажи я такое, вы бы решили, что меня пора изолировать от общества. Возьмем дизайн одежды — я мало что о нем знаю; по мне, это что-то крайне поверхностное — но где ваш Джон Гальяно, где этот малый... Александр Маккуин? Уехали. Они в Париже, работают на Dior и Givenchy. Я от жены знаю, она во всем этом разбирается.

Штука в том, что, судя по оттенкам моих политических убеждений, я не такой уж оголтелый социалист. Я всей душой за свободный рынок. Но в конечном итоге надо же иметь совесть и отдавать себе отчет в том, что происходит.