Долгое время эта сфера искусства оставалась недоступной широкой публике, и только в двадцатом веке при ведущих европейских психиатрических клиниках наконец открылись мастерские, в которых пациенты могли заняться живописью, графикой, лепкой и резьбой по дереву. В некоторых городах появились галереи, где выставляются такого рода работы, а в Англии, Франции и Германии созданы специальные музеи, которые пользуются всемирной известностью.

Так, постепенно, современный мир избавляется от предубеждений, настороженности и недоверия по отношению к такого рода работам. Конечно, немалую роль в этом сыграл, как ни странно, и просто коммерческий успех. Так, например, картины Ричарда Дадда (английского художника XIX века, который провел в клинике большую часть своей жизни) в 1985 году были проданы за баснословные деньги. Теперь многие коллекционеры мира мечтают заполучить его работы.

Бедлам! – часто восклицаем мы в сердцах, когда что-то не ладится у нас, валится из рук среди беспорядка и неустроенности.

Прославилось это слово в связи с вполне определенным лечебным заведением Лондона – Вифлеемским госпиталем для душевнобольных (Бетлехем хоспитэл фор инсэйн), построенным как раз напротив Тауэра. Еще в XVIII веке сюда свозили умалишенных и блаженных, а в 1815 году на этом месте построили гигантский госпиталь, являвшийся по тем временам образцовым: здесь душевнобольных не держали в цепях и не морили голодом.

Летом 1844 года в отделение умалишенных уголовных преступников этого госпиталя был доставлен 27-летний Ричард Дадд. Его арестовали неподалеку от Парижа в Фонтенебло, когда он набросился с ножом на пассажира дилижанса, следовавшего из Кале в столицу. На допросе в префектуре Дадд заявил через переводчика, что едет в Вену, чтобы убить там австрийского императора!

Молодой человек в ходе допроса признал также – безо всякого давления со стороны полицейских, – что 28 августа 1843 года убил в лесу своего отца, лорда Дарнли, о чем в Париж уже пришло «сообщение» от английской полиции с просьбой задержать убийцу. Странное поведение молодого человека вызвало у следователей вполне законное подозрение относительно состояния его умственных способностей, и его перевели в приют для умалишенных, а потом отправили в Англию.

Кроме Ричарда Дадда в Бедламе содержалось немало столь же опасных для общества больных. Почему же рассказ идет только о нем? Да потому, что судьба этого молодого человека уникальна в своем роде. Он словно бы бросает вызов, казалось бы, бесспорному утверждению о том, что «гений и злодейство – две вещи несовместные». Так ли это?

Ричард родился в 1817 году в графстве Кент, в небольшом городке Чатэм, который славился самым крупным доком королевских военно-морских сил. Его дед по отцу был отличным плотником в доках, а родители владели аптекой на центральной Хай-стрит. Ричард получил неплохое образование в местной школе. Когда ему исполнилось 20 лет, отец его переехал в Лондон, открыв в столице мастерскую на фешенебельной Саффолк-стрит, в которой занимался резьбой по дереву и золочением резных орнаментов. Юноша унаследовал художественные склонности отца, он посещал занятия в мастерской королевской Художественной академии, которая и по сей день считается высшей художественной школой Великобритании.

Вскоре о Дадде заговорили как о выдающемся таланте, сияние и блеск которого подкреплялись усидчивостью и трудолюбием. Он был веселым, живым и компанейским молодым человеком. На различных выставках Академии он завоевал три медали и начал активно выставляться в престижной галерее на Саффолк-стрит.

Ему исполнилось 25 лет, когда сэр Томас Филлипс пригласил молодого художника принять участие в экспедиции на Ближний Восток и Египет. Рисунки и зарисовки, сделанные Даддом во время поездки, восхищали всех. Но эта же экспедиция, кажется, и стала причиной трагедии. Путешествие оказалось долгим и трудным. Молодой человек прибыл на берега Нила полный живых впечатлений и в то же время эмоционально истощенным.

Он писал своему другу У. Фриту: «Я часто лежу без сна среди ночи, при этом мое воображение переполнено такими дикими видениями, что мне самому становится страшно за свое душевное здоровье и благополучие». Неизгладимое впечатление на Ричарда произвело посещение «города мертвых». Именно после этого ему стало казаться, что власть над ним захватил могущественный Осирис, считавшийся у древних египтян повелителем подземного царства. Его стали одолевать видения дьяволов и монстров. (Он даже признавался, что на обратном пути в Англию хотел, оказавшись в Риме, убить самого папу.)

Странное поведение Дадда отнесли к действию жарких лучей южного солнца, а жалобы на то, что им овладевают злые духи, приняли за неудачную попытку пошутить. Тем не менее Ричард Дадд внезапно покинул группу и возвратился в Лондон. Врачи поставили диагноз «солнечный удар».

Дома он поразил друзей и близких замкнутостью и отсутствием привычной для него мягкости и доброты. Он стал непредсказуем в своем поведении и весьма эксцентричным в поступках; например, он перестал снимать перчатки из козлиной кожи и зачем-то держал у себя в комнате целый склад яиц – не менее 300 штук. Отец, убежденный в том, что сын его страдает от последствий «солнечного удара», обратился к Александру Сазерленду, ведущему в то время психиатру. Доктор вынес жесткий диагноз: Ричард не несет ответственности за свои действия и поступки. И посоветовал держать его в изоляции под наблюдением. К сожалению, отец не послушался совета врача.

В понедельник 28 августа 1843 года отец и сын приехали в родной Чатэм и пошли смотреть на маневры местного полка, расквартированного неподалеку от Кобэм-Парка. Там и произошло непоправимое. Возбудившись от музыки, движения, громких звуков, сын напал на отца. Роберт Дадд отчаянно сопротивлялся, но Ричард ударил его в грудь матросским ножом, а затем перерезал горло. Тела Роберта Дадда было найдено ранним утром во вторник 29 августа 1843 года. Земля вокруг была изрыта, и клочья травы вырваны с корнем.

Сообщение о поимке молодого Дадда потрясло весь просвещенный и артистический Лондон. Как писалось в журнале союза художников в том же 1843 году: «Несчастный Ричард Дадд. Увы! Мы должны навеки забыть имя молодого гения, который обещал оказать такую честь миру искусства, поскольку, несмотря на то, что могила не сомкнулась над ним, он тем не менее должен быть отнесен к классу мертвых». Эта часть пророчества, к счастью, не сбылась...

Ричард Дадд провел в Бедламе сорок три года, он был оторван от мира до конца жизни. Но вот что поразительно: его талант не померк, болезнь не затронула эту часть мозга. Дадд продолжал творить и оставил после себя поразительные, необычные работы.

Через сто лет интерес к картинам художника резко возрос. В 1984 году одна из его работ – «Спор: Оберон и Титания» – была продана за полмиллиона фунтов стерлингов. Через четыре года новая сенсация: акварель «Пребывание художника в пустыне», провалявшаяся все эти годы на чердаке, была куплена Британским музеем за сто тысяч фунтов! О популярности Ричарда Дадда сегодня достаточно сказать только то, что его работы хранятся в таких крупнейших собраниях, как музей Пола Гетти в северном лос-анджелесском пригороде Малибу, лондонской галерее Тэйта и Национальной галерее британской столицы.

В 1974 году в знаменитой лондонской галерее сэра Генри Тэйта (известного сахарозаводчика, построившего здание в 1897 году) была устроена выставка сохранившихся произведений Дадда, на которой было собрано свыше 200 работ. Их было значительно больше, – многое, к сожалению, пропало. В госпитале его не посещал никто из родных, никому не пришло в голову позаботиться о сохранении его художественного наследия. Кое-что валялось на чердаках, да в Бродморе – другом госпитале, где он провел последние годы, сохранились и по сей день расписанные им декорации для театра. В том же Бродморе он раскрасил несколько гравюр, на которых был изображен дом известнейшего английского поэта Александра Попа, автора поэмы «Утерянный рай».

Случайно сохранился карандашный набросок – автопортрет Ричарда Дадда, сделанный, когда ему было 24 года. В Бедламе в ящике одного из столов была найдена единственная фотография Дадда, сидящего в кресле и занятого работой над овальной по форме картиной «Оберон и Титания». На фотографии мы видим человека старше сорока лет, глаза его горят неистовым огнем. Один из наблюдавших Дадда людей писал, что «он ткал свои волшебные фантазии на холстах среди самых отвратительных разговоров и самого грубого поведения. Как это ему удавалось, до сих пор остается загадкой!»

Исследователей поражает то, что Дадд мог плодотворно работать в таких весьма далеких от идеала условиях. Он попал в Бедлам, когда это было по тем меркам вполне «цивильное» лечебное заведение, старавшееся избавиться от шлейфа народной памяти, связанной с этим и подобными ему местами (например, парижской клиникой Шарантон, которую посещал Зигмунд Фрейд), но тем не менее – по свидетельству очевидцев, – и в госпитале палаты для «невменяемых» преступников (или признанных таковыми) представляли собой скорее «клетки Зоологического сада для самых жестоких хищников, нежели нечто соответствующее содержанию больных человеческих существ».

Достаточно сказать, что до прихода в Бедлам сэра Чарлза Худа, ставшего старшим врачом в 1852 году, там не велись истории болезни! Именно Худ и рассказал нам о том, как жил Ричард Дадд: «В течение нескольких лет после его поступления к нам, он считался одним из самых буйных и опасных больных. Время от времени безо всяких видимых к тому причин он вскакивал на ноги и начинал молотить воздух кулаками. Он объяснял, что какие-то духи все еще овладевают его волей и заставляют тело делать то, чего он не хотел бы. Когда он заговаривает о своем преступлении, он явно возбуждается, уходит в сторону от темы и речь его часто становится непонятной. Он очень эксцентричен и вовсе не обращает внимания ни на какие приличия – как в своих действиях, так и в словах. Он представляет собой самое что ни на есть животное существо, объедаясь до такой степени, что его начинает тошнить.

Несмотря на все эти отталкивающие черты, он может быть в то же время весьма тонко чувствующим и приятным собеседником, обнаруживая в разговоре наличие яркого и наблюдательного ума, весьма изощренного в тонкостях своей профессии, в которой он все еще сияет и вне всякого сомнения достиг бы больших высот, если бы не эти печальные обстоятельства».

Через шесть лет, 10 января 1860 года Худ записывает: «В симптомах заболевания этого человека не произошло никаких изменений... Он все еще развлекает себя с помощью своей кисти, но стал медленнее в работе. Он очень мало общается с другими пациентами, но обычно сдержан в отношениях с ними и ведет себя вполне прилично. Ум его полон «делюзий» (то есть ложных верований, если не сказать галлюцинаций).

То же можно было сказать и о его брате Джордже, который попал в Бедлам через два дня после гибели отца. Джордж часто отказывался ложиться в свою постель, «охваченную, – как он считал, – пламенем». А однажды он каким-то чудом бежал из госпиталя и явился домой в голом виде. Таким образом, можно предположить, что оба брата страдали наследственным заболеванием, которое проявилось, как только для него возникла подходящая почва.

В 1857 году условия содержания Ричарда Дадда были улучшены в связи с тем, что он «в течение многих лет не проявлял буйности». Худ писал, что Ричарда было очень трудно заставить работать, но когда тот все же начинал что-то делать, то «работал как лошадь: лучше всего ему давалось таскание угля».

Иногда Ричард устраивал врачам и медперсоналу целые концерты самодеятельности. «Он знал наизусть множество пьес Шекспира. С ним всегда была книга «Лавка древностей». Ричард также играл на скрипке, вспоминая мелодии, разученные им еще в далеком детстве. И при этом его прозвали «тигром» за манеру буквально набрасываться на пищу».

А в 1864 году Ричарда Дадда переводят из Бедлама в Бодмор, что в Беркшире к западу от Лондона (многим, возможно, знакомы такие города этого графства как Виндзор, Рединг, Олдермастон, любители собак знают название Бассет). Бродмор был госпиталем для душевнобольных, построенным в духе самых современных для того времени теоретических требований. В нем больным предоставлялась вся мыслимая для такого контингента людей свобода. Больницу построили на вершине холма, чтобы стены не закрывали от пациентов сельский пейзаж. Перевозили Дадда в поезде с Паддингтонского вокзала. Впервые за двадцать лет он вновь увидел знакомые пейзажи, которые рисовал по памяти.

В Бродморе он также регулярно играл на скрипке, разрисовывал стены и стеклянные панели, а также писал задники и декорации для театра, которые сохранились и по сей день. Он умер в 1886 году от туберкулеза, прожив почти семьдесят лет! Ему был поставлен модный в то время диагноз «деменция прекокс» – преждевременное слабоумие (которое отличали от слабоумия старческого – деменции сенильной – от латинского «сенеке», то есть старый).

Многие психологи-любители стремились увидеть в чрезвычайно детализированных полотнах Дадда нечто такое, что бы определенно говорило о его душевном состоянии. В «Исходе из Египта» они обращают внимание на множество не связанных друг с другом деталей, преобладание в центре композиции желтого и красного, контрастирующего с синим, и так далее. Нечто подобное говорится и о других картинах.

Тут необходимо пояснить две вещи. Во-первых, многие свои картины Дадд писал, сообразуясь с литературными источниками, а во-вторых, писал он их довольно долго. (Последняя картина, например, считающаяся одной из лучших, потребовала для своего завершения целых девять лет).

Некоторые утверждают, что желтоватый фон его «Страстей» и фигуры с горящими глазами на картине являются несомненным свидетельством комплекса избегания некоторых цветов и мании преследования, характерных для шизофрении.

(Из подобного описания картины довольно трудно что-либо понять. За исключением того, что автор был явно далек от медицины и современной психиатрии, назвав заболевание Дадда «шизофренией»).

Но это уже суждения «из будущего», когда хорошо известен результат развития событий прошлого. К тому же нельзя применять термин «шизофрения» – начала XX века – к определению душевного состояния человека середины прошлого, не имея точного описания истории болезни, о чем уже говорилось выше.

Современные врачи полагают, что сегодня Ричарду Дадду можно было бы помочь, скомпенсировать его душевное состояние и даже выпустить в нормальную, ничем не ограниченную жизнь. Но сохранился ли бы в нетронутом – интактном – виде после курса современных препаратов его удивительный и яркий талант? На этот вопрос, к сожалению, пока еще медицина не может дать однозначного ответа.

К февралю 1869 года Дадд почти полностью потерял рассудок, но по-прежнему продолжал рисовать – последние его акварели сделаны чуть ли не в 1883 году. Он резко состарился, волосы у него поседели. Сдал он и физически, хотя и продолжал много работать. В октябре 1886 года у него начался кашель с кровью, и месяц спустя Ричард Дадд умер – всеми забытый и покинутый.

В 1944 году известный психиатр Карл Юнг писал: «Я убежден, что исследование души – наука будущего». Сам Юнг является автором знаменитого метода «активного воображения». Автор его пытался «стимулировать способности души к формированию символов и созданию спонтанных творений, в которых бессознательное конкретизируется в виде слов, музыкальных звуков и рисунков, картин, танца или скульптуры, что ведет к разрешению психических конфликтов и расстройств».

В Италии в одном из психиатрических «институтов» испробовали на практике метод активного вовлечения больных в художественное творчество, и это дало поразительные результаты: люди успокаиваются быстрее и надежнее, чем под действием химических препаратов.

В состоянии раздражения и недовольства – лучшее средство успокоиться – сыграть на музыкальном инструменте, послушать тихую спокойную мелодичную музыку, что поможет снять напряжение, подскажет выход из создавшегося положения.

Ничего этого во времена Ричарда Дадда еще не знали. Быть может, если бы уже тогда метод «активного воображения» был разработан, если бы лечение велось целенаправленно, он бы мог снова занять свое место в жизни. Его мощный творческий заряд, его «гений» победил бы «злодейство».